Стояли жаркие июньские дни 1941 года. Позавтракав, ребятишки с разрешения родителей убегали купаться на речку Улалушку. Наша ватага, человек 10 – 12, купалась возле переходов. Играли кто в трусах, а кто и без них, так как поблизости никого не было. Шутки наши были разными, но мне запомнилась одна: мои трусишки намочили в речке, обильно посыпали песком и завязали в узел… И горько, и смешно! А дома отец Георгий Иванович Казанцев попросил принести ремень, парочку раз опоясал меня по голой попе и попросил больше не опаздывать к обеду. Сам-то он занимался ремонтом обуви, только прибивал стельки не гвоздиками, а березовыми колками.
Мои ботинки так и остались недоделанными, потому что пришли какие-то дядьки. Мама Анна Ивановна Казанцева собрала в дорожный мешочек какой-то еды, и с тех пор я, брат Трофим и две наши сестры отца больше не видели. На тот момент старшему Трофиму было восемь лет, а самая младшая сестра Галина родилась за год до Великой Отечественной войны.
Началось военное детство. Через несколько месяцев к нам пришел сродный брат, семилетний Юрий. Его отец тоже ушел на фронт, а мать, тяжелобольная сердечница, вскоре умерла. Сотрудники горсобеса привели к нам еще одного мальчика, семилетнего Юрия Бойко, чей отец, полковник Красной армии, воевал на фронте, а матери у него тоже не было. Вот и получилась семейка: шестеро ребятишек и одна мать. Хорошо еще, что за стенкой жила наша одинокая бабка Варвара Дмитриевна, 75 лет. Одинокая потому, что три ее сына ушли на фронт.
Вооружившись ножами и ножницами, мы, все шестеро, выходили в огород, потом шли вдоль по улице, срезая крапиву, но иногда опаздывали, и ее срезали другие.
Запомнился один драматический случай. Бабушку мы звали мамой-старой. Под ее руководством вышли все в огород, а там срезать уже нечего… Мама-стара от начала огорода пошла по диагонали, говоря: «Мне вас кормить нечем…». Мы ее схватили сзади за подол, как в сказке про Репку, и заголосили: «Не уходи, мы есть не будем!». Напились из деревянной кадки холодной воды и пошли играть на улицу. Кстати, вода тогда в Улалушке была не просто хорошей, а прекрасной!
А играли тогда в баталки, «бить - вешать» - детство свое брало. Но вот беда – бежать могли только по прямой: живот наполнен водой, а закон инерции в силе!
Иногда кто-то в начале улицы вываливал жмых для коров. Это был воистину праздник для нас! И удивительно, как общее большое горе делает людей дружными! Все жители улицы брали этот жмых, но понемногу, чтобы всем хватило. Эта пища до коров не доходила, ее с жадностью съедали люди.
Одного из домочадцев, Юрия Бойко, отправили куда-то через Красный крест. Осталось пятеро ребятишек. Младшая сестра в школу еще не ходила, день и ночь лежала у окна на койке. Пищей ей служила вода из чекушки (маленькой бутылочки), которая сбегала по веревочке с подоконника.
О ШКОЛЕ
В школе нам давали хлеб за пять копеек, по объему – два спичечных коробка, слипшаяся масса коричневого цвета. Мы, братья и сестра, несли по половинке домой и подкармливали младшую. Хлеба по карточкам не давали, мы были иждивенцами.
Мать работала посудомойкой при коммерческой столовой облисполкома. Раз в неделю (другим тоже надо) я бегал к ней на работу, и она насыпала мне в сумочку сухих костей, чтобы дома прокипятить их и сварить отличный бульон с травой. Не всегда доносил я эту пищу до дома, так как такие же голодные ребятишки просили по косточке. Приходилось бегать к маме на работу рано утром, чтобы кости не отняли по пути.
ОБ ЭТОМ – ОСОБО
Сидя на завалинке, мы с моим старшим братом как следует прогревали ноги на солнышке, а потом уходили с ним «на промысел» - к подножию горы Серемейки, где прошлой осенью кто-то плохо выкопал картошку на участке. Вооружившись копорулькой и сумочкой, не помню, в какой обуви (или совсем без нее), мы ранней весной искали гнилую картошку. Кому везло, тот бывал сыт. Лучше всех получалось находить клубни у братьев Соломатиных.
Добытое толкли, делали лепешки и жарили их на сковороде, смазанной солидолом. Аромат шел по всей улице, люди приходили понюхать… А когда летом появлялась картошка, то ее, не выдергивая куст полностью, подкапывали, и с этого времени люди оживали.
От Красного креста в горсовет поступали посылки для малообеспеченных семей. Нам на двоих братьев дали шорты, а сестре – юбку. В шортах мы с братом ходили по очереди летом в школу.
На каждого ученика родители должны были заготовить по полкуба дров, деляна располагалась напротив села Улала. Мы с матерью смогли за сутки заготовить всего полкуба вместо двух с половиной на пятерых школьников, правда, больше с нас и не потребовали.
Старики каким-то способом переехали жить на улицу Почтовую, в самое ее начало. Великая Отечественная война закончилась, но еще какое-то время тяжело было школе переходить на самостоятельное существование. Было установлено, чтобы зимой каждый ученик, идя в школу, нес с собой полено для обогрева. В половодье по Улалушке сплавляли дрова. На повороте речки загодя сделали запруду. Все предприятия, учреждения и школы вылавливали эти дрова: и баграми, и вилами, и руками. Складировали по всем улицам поленницы – тысячи кубов!
Но меня, да и многих других удивляет вот что: никто ни разу не взял полена из тех поленниц! А ведь там даже сторожа не было. Мы на четверых учеников отрывали жердь от ограды и несли в школу. Почему же сейчас люди живут по принципу «не украдешь – не проживешь»? Кто и когда сумел вытравить из нас порядочность? Жили мы в годы войны очень плохо, но в горе крохой хлеба помогали друг другу.
ЕЩЕ НЕМНОГО
МОРАЛИ
Когда шли в школу, хоть в сорокаградусный мороз, хоть летом, и встречали учителя, то всегда приветствовали его, сняв головной убор, с поклоном. А сейчас даже по телевизору показывают, насколько упал статус педагогов. Я понимаю так: родители кормят, поят, одевают, а учитель делает ученика умным, морально устойчивым и так далее. Переродились мы, стали черствыми, поставив на первое место материальные блага…
Так как же пережили войну? Во-первых, благодаря дружбе, и не только в семье, но и просто между людьми. Если в доме слезы, крик, волосы рвут с головы, значит, похоронка пришла. Всей улицей помогали пережить горе. Так же и нам помогали, когда пришло известие о гибели отца. Помню, как все, затаив дыхание, прятались по домам, когда появлялся почтальон. Но если приходило письмо с фронта, то народ сбегался к счастливой семье с одним и тем же вопросом: «А про моего ничего не пишет?».
Еще спасала нас корова. Сани, шлея, хомут, чересседельник – все как для коня. Мы, малолетки, ездили на ней в Улалу за дровами и сеном. Гнать корову не надо, сама идет и в гору, и под гору с постоянной скоростью, жуя жвачку. Горе, если она ее потеряет. В сутки два стакана молока доставалось каждому из пятерых ребятишек, еще и на суп оставалось.
Что касается весенней посевной, то тетке, Марии Ивановне Фокиной, от почты выделили участок земли в сторону пилорамы. Мы вчетвером смогли вскопать целину, четыре сотки. Копали прямоугольными пластами, а мы были детьми шести – девяти лет. Садили картошку, сеяли просо и гречиху, а осенью цепами молотили на земле. Вот каким было наше детство в годы Великой Отечественной войны.
Благодаря заботе властей после войны жить стало легче. В 1947 году отменили карточки, стало тепло в школе, выдали учебники, в городе наладили производство босоножек на березовой подошве с прорезиненными ремешками, в школу уже не ходили босыми, появилась и форма. Самым большим праздником были выборы. В эти дни не уходили с агитпунктов самодеятельные артисты, возле красовались разнаряженные лошадиные тройки, увлекавшие ребят.
Нам, детям войны, было хоть и голодно, но интересно жить. Мы стремились хорошо учиться и работать, так как знали, что о нас беспокоится власть. На заботу отвечали ударным трудом и большими достижениями в науке. Каждый март в первых числах с нетерпением ждали через репродукторы выступления руководителя страны об очередном снижении цен на продукты питания. А на милиционера, одного на весь город, смотрели как на музейную редкость – боялись ужасно. В настоящее время полицейских много, а преступность все растет.
Нас, детей войны, уже пожилых людей, сейчас обманывают в магазинах. На дверях табличка «Акция», заходишь и получаешь в ее рамках залежавшиеся, а то и совсем испорченные продукты.
Нас становится меньше, и все чаще возникает ощущение, что власти просто ждут, когда мы совсем вымрем.
Бывший житель улицыФрунзе, учитель с 40-летним стажем, отличник
просвещения Казахской ССР, ныне инвалид I группы В.Е. КАЗАНЦЕВ.
