Уважаемые читатели! Мы представляем вашему вниманию воспоминания Валентины Сергеевны Тепляковой, заслуженного учителя и отличника народного образования РСФСР и СССР, руководителя музея городской школы N8. Как человек, увлеченный патриотической работой, Валентина Сергеевна в своем рассказе особый акцент сделала на годах Великой Отечественной. Думается, современным молодым людям будет не только интересно, но и полезно узнать о том, как пережили их земляки это страшное время.
Родилась я в селе Шульгин Лог 2 мая 1934 года в крестьянской семье. В 1938 году мы перебрались в Ойрот-Туру (Горно-Алтайск). Вначале жили у родственников. Родители устроились работать в промартель «Ойротка», которая располагалась в районе нынешней администрации города. Отец работал кладовщиком, мама - в шапочном цехе. За нами присматривал дедушка Тимофей Петрович Филипцев. Это был удивительно работоспособный и внимательный человек.
Трудно было большой семье закрепиться в городе. Когда родители подкопили немного денег, им удалось купить однокомнатную избушку на улице Чапаева. Разместиться всей семьёй в маленьком домике было непросто. Единственную кровать родители отдали деду и нам, детям, но все на ней поместиться не могли, и поэтому кому-то из детей или деду приходилось спать на глинобитной печке. Родителям место оставалось только на полу.
Улица Чапаева в то время была сплошным болотом, которое не пересыхало даже в самую жару. Весной, когда стаивал снег, нашу избушку непременно затапливало водой. Ходили по настеленным доскам, приподнятым от пола чурками. После того как вода уходила, на стенах и печке оставались коричневые полосы. Летом в ненастную погоду затапливало огород, даже на навозных грядках росло всё очень плохо. Проезжая часть улицы была сплошной лужей, и пройти по ней можно было только в сапогах. Но в нашей семье такой роскоши не было, поэтому ходили босиком. Тяжело обстояло дело и с питанием, заработка родителей не хватало, выручали корова, которую привезли с собой из Шульгина Лога, да картошка.
Не успели мы толком обжиться на новом месте, началась война. Отца забрали на второй день после её объявления. Поцеловал он нас, сонных, попрощался с мамой и ушёл с надеждой вернуться быстро и с победой. Остались мы с мамой да больным и старым, но добрым дедушкой. Трое нас, детей, было. Я самая старшая — семь лет исполнилось. А 11 августа 1941 года мама родила ещё двойню, мальчика и девочку, — ребятишек стало пятеро. Отец 18 августа, не успев получить весть о рождении сына с дочерью, погиб.
Мама постоянно плакала, она не верила, что одна сможет поднять пятерых. И только дедушка, который, как видно, на время «передумал» болеть, помогал нам выжить. Его золотые руки умели выделывать кожи, катать валенки, шить сапоги. Круглый год он что-то мастерил, точил, замачивал коноплю, трепал и вил из неё верёвки. Когда начинались полевые работы - вскапывание пашни, сенокос, уборка урожая, он находился в поле. Смастерит шалашик и живёт в нём, пока не закончится страда. Ходил босиком, и мне хорошо запомнились его опухшие красные ноги.
Мама обменивала свои вещи на продукты. Потом мы стали больше сажать картошки и кукурузы, сеять в поле просо и гречиху. Участки для таких посадок горожанам выделяли на целиках. Выползали мы на него всей семьёй, вернее, дед и все ребятишки — мама-то на работе. Дедушка нарезал кирпичи земли и переворачивал дёрном вниз, а мы как могли помогали разбивать огромные комки. Дед раскидывал горстями семена и заборанивал большими граблями. Чтобы грабли влезали в землю, он привязывал на них сверху большой камень. Сил у него было мало, он часто останавливался на одну-две минуты, а отдышавшись, вновь принимался таскать тяжёлые грабли. Жалко было дедушку, но помочь ему толком не могли. Зато когда наступала пора полоть огород да окучивать посадки, тут уж мы старались. Радовались, что ухоженная земля становится рыхлой и мягкой. Урожай на свежей почве удавался на славу. Но на следующий год «злые дяди» отводили нам место под посадку вновь на целике. И всё приходилось начинать сначала. Такие поступки они объясняли одним словом — война. А то, что нас в семье пятеро, мал мала меньше, никто понять не мог и не хотел.
Хорошо ещё, что удалось сохранить корову Бурёнку. Она не только молоко нам давала, но и дрова из леса привозила, и сено, и картошку с пашни. Да и зерно на ней доставляли на мельницу, что стояла на реке Маймушке выше Боданницы, где позднее построили «гардинку». Очередь там была всегда длинная, но мельница исправно молола и рушила зерно.
Как-то зимой мама поехала на Бурёнке за сеном. Далеко лежал путь - в Верх-Карагуж, вернулась поздно, уже по темноте, вошла в дом, а одна нога у нее босая. Мы испугались, не можем понять, что случилось. Мама отогрела у печки ногу, да и принялась смеяться. Вот удивительно! Тяжело ведь было, а в доме нашем много смеялись. Плакали, конечно, больше, но и смеяться не стеснялись. И рассказала мама, как подъехала она к стогу, огребла его кругом от снега, а забраться наверх не может. Вилы короткие, тупоносые валенки скользят по слежавшейся траве. Она уж и Бурёнку подводила, но не получилось забраться на стог даже с коровьей спины. Вот и додумалась мама забросить валенок на вершину стога. «Босая-то нога крепче за сено цепляется», - подумала она. Да только и эта уловка не помогла — не смогла мама подняться на стог. И ничего не оставалось делать, как завернуть босую ногу в сено да разворачивать корову к дому.
В другой раз и того интересней вышло. Стельной Бурёнка была, да разве до дня рассчитаешь, когда она отелится, а в избушке дрова стали подходить к концу. Снарядилась мама в лес, билет порубочный выписала, как положено. В лесосеке бросила Бурёнке клочок сена, а сама принялась готовить дрова. Свалила да раскряжевала две берёзки, а когда вернулась к корове — та уже телёнка облизывает. Не до дров стало, развернула сани, уложила телёнка на свой постеленный пиджачишко, прикрыла немножко остатками сена, и двинулись домой. Бурёнка, хоть и после отела, шла спокойно, не подгоняла её мама, а сама, чтобы не замёрзнуть, припрыгивала возле саней. До дому добрались затемно, телёнка в доме отогрели, напоили жирным молозивом. Мама радовалась, что всё обошлось: и корова здорова, и телёнок.
И теперь, когда прошло много лет, я продолжаю удивляться маминой выносливости и терпению. Откуда силы-то брались? Всё отдавала нам, детям, сама всегда была худущая. Запомнилось мне с той поры, как какой-то сборщик налогов сказал ей с горечью: «Что с тебя взять: режь - кровь не пойдет».
Но недолго радовала нас Бурёнка. В 1943-м, наверное, отвели нам сенокос всё у того же Верх-Карагужа. Дедушка там постоянно жил, а мы с сестрой прибегали к нему, продуктов приносили, помогали чем могли. Условия в ту пору для владельцев коров были непростыми. Сена нужно было заготовить сто копён: семьдесят - колхозу, который выделил сенокос, а уж тридцать - для своей коровы. Почти всё лето прожил дедушка в поле. Радовались мы всей семьёй: с молоком всё же зиму коротать проще. Но вдруг на нашем пути вновь появились «злые дяди» и объявили, что за сеном приезжать не нужно, колхоз его просто забирает себе. Заготовить сено в другом месте уже было поздно, да и негде - даже самые крутяки на склонах гор под самые скалы были выкошены. Купить сено денег нет. И пришлось нам осенью расстаться с Бурёнкой. Дед забить корову не смог, он её очень любил - ушёл в тот день из дома и не появлялся до самой ночи.
В соседях у нас семьи были тоже в основном без мужиков, многие бабы уже овдовели. Почтальона боялись больше всего, потому что не только радостные письма с фронта приносила угрюмая женщина в телогрейке с множеством заплат, но и похоронки. Часто слышался в округе дикий бабий вой. Семьи у всех были большими, да только дети отчего-то всё малыми. Одна у всех была забота — уцелеть. Жили дружно, помогали друг другу.
Мне с ранних пор выпало присматривать за младшими, кормить их, одевать и обихаживать. В редкие минуты, когда дети успокаивались, а мама была на работе, я брала единственную сохранившуюся в доме фотографию отца и по-бабьи причитала над ней, «наговаривала», чтобы ошибкой оказалась его похоронка, в которой казённая запись гласила: «Гражданке Дерябиной Александре Тимофеевне, прож-ей г.Ойрот-Тура, Чапаева, 43, в том, что Ваш муж, старший сержант Дерябин Сергей Иванович, в бою за соц-ю Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, погиб 18 августа 1941 года, похоронен в г.Днепропетровске».
Я и после войны ждала отца, помнила о нём. Верила, что он просто задержался или попал в плен и обязательно вернётся. Даже в юношеские годы, когда приходилось смотреть фильм в кинотеатре им. М. Горького и в нем вдруг звучало слово «папа», я начинала плакать, не могла досмотреть кино…
Много можно рассказывать про наше военное детство. Чтобы получить хлеб в магазине №10 по карточкам, занимали очередь с вечера. По нескольку раз пересчитывались, записывали номера на руках.
Заготовленных с осени продуктов не хватало, и когда на первых проталинах появлялась зелень, она становилась нашим спасением. Ели всякую травку — кандык, вшивик, саранки, калбу, пучки, медунку, лебеду, а уж как подрастёт лист свёклы!..
В первый класс я пошла в 1942 году, как и все дети с нашей улицы, босиком. Сентябрь - месяц тёплый, и земля тёплая — мы с подружками иногда рисовали себе на ногах глиной или просто грязью босоножки, туфли, сапожки и щеголяли друг перед другом. Потом стало сложнее. Сидишь иногда на уроке, а за окном снег идёт. Домой возвращаюсь — добегу до подружкиного дома, отогрею босые ноги - и дальше уж до своей избы. Зимой, конечно, справляли и обувку, и одёжку, но такую, что сейчас о ней вспоминаю с содроганием.
Учились мы в школе №13, рядом с десятым магазином. На улицах стояла такая грязь, что иногда и на лошади проехать было невозможно. Деревянные тротуары настелены не везде. Мы пробирались вдоль заборов, держась за штакетник. Отопление в школе было печное. Большие круглые печи, обделанные железом, одним боком выходили в класс, топкой и второй половиной - в коридор. Задача учеников - наносить большие поленницы дров к каждой печи в школе. Дальше за дело брались истопники. А вот дрова на школьном дворе ученики готовили самостоятельно: устраивали козлы, на которые укладывали брёвна, и ручными пилами их распиливали. Мальчишки постарше кололи и складывали дрова. Приятный запах свежей древесины, азарт физической работы, желание не отстать от других придавали работе праздничный оттенок. На уроках потом было интересно заниматься.
В школу мы ходили с тряпичными сумками с карманом для чернильниц. Учебников и тетрадей не хватало, иной раз писали на газетах и старых книгах между строк. Чернила готовили из свёклы или сажи. Постоянно хотелось есть. Те несколько картофелин, которые давала мама, я съедала сразу. Осенью было легче — кукуруза, ранетки, да и картошки вволю.
Моей первой учительницей была Нина Алексеевна Бородулина, внимательный и отзывчивый человек. Директором школы - фронтовик Степан Демьянович Алексеенко. Первым классным руководителем — Михаил Гаврилович Хорошевский. Он преподавал немецкий язык, больших трудов ему стоило убедить нас, что вражеский язык изучать нужно обязательно. Наглядных пособий в школе почти не было, оформление классов - примитивное, но это не мешало нам слушать учителей и хорошо учиться. Кроме школьной программы мы находили время заниматься в кружках. Многие дети выбирали пение, в школе был большой хор, который исполнял в основном военные песни: про Катюшу, синий платочек, огонь в печурке.
После Победы жизнь наша изменилась не намного. Разве что мы подросли и быстрей управлялись с прополкой огорода и окучиванием картошки. Иногда удавалось пойти на сбор ягод в питомник и заработать немного денег. Но самое удивительное: при полной занятости мы успевали купаться в реке, играть в детские игры, собираться по вечерам на берегу речки и устраивать танцы.
Школу-семилетку я окончила в 1949 году и поступила в педучилище. О большем в то время и мечтать не могла. Очень повезло с преподавателями - они просто завораживали меня на своих занятиях. Училась я с удовольствием, и знания, полученные в то время, пригодились на всю жизнь. Кроме основных предметов занималась музыкой, пением, гимнастикой. Наши наставники не жалели для нас сил и времени. Считаю: в том, что я стала заслуженным учителем и отличником народного образования, есть и их большая заслуга.
Педагогический институт оканчивала заочно. В школе №8 работаю уже 52-й год. Последних своих десятиклассников я выпустила в 1990-м. С этими детьми и, конечно, со всем коллективом школы мы подготовили и провели её 50-летний юбилей. Собрали обширный материал по истории, а это очень непросто. Особенно трудно было узнать о судьбе тех учителей-мужчин и учеников старших классов, которые через год и девять месяцев после открытия школы ушли на фронт. Собирали по крупицам воспоминания очевидцев, письма учеников и учителей того периода, запрашивали архивы, отыскивали адреса бывших учеников. Работа по созданию школьного музея увлекла, патриотическая тема мне очень близка. Сегодня имеется богатейший материал по истории улицы и школы, о её выпускниках, а также о наших постоянных шефах — работниках ткацкой фабрики.
В один из праздников Дня Победы я со своим классом ходила к Вечному огню. Подойдя к гранитным стелам с фамилиями погибших, отыскала знакомую. Сил сдержать слёзы не хватило. Дети спросили: «Отчего вы плачете, Валентина Сергеевна?» Я ответила: «Потому что слишком долго ждала отца с фронта».
Однажды 22 июня, в День памяти и скорби, в Доме ветеранов собрались участники войны. Низкий им поклон за Победу! Пригласили и нас, переживших войну. Вспоминали о том страшном времени, рассказывали о боевых походах, фронтовой жизни. А вот о вдовах-матерях говорили мало, о детях, отцы которых погибли на фронте, вообще не вспоминали. Я не удержалась и сказала: «Для вас, кто остался жив, война закончилась 9 мая 1945 года, а для нас, чьи отцы сложили головы, она продолжается и сегодня. Вам вспомнить бы товарища погибшего, на могиле которого вы, может быть, клялись не забывать его семью».
И ещё хотелось бы сказать об одной печали, что гложет сердца детей, потерявших отцов на войне. Вернувшимся живым фронтовикам, а в случае смерти - их жёнам, государство оказывало и оказывает всяческую поддержку. Сейчас вот и машины всем выделили и квартиры. Кому это всё достанется? Понятно - детям. Ведь, как сказал писатель Д. Гранин, воевали за добрую жизнь для детей и внуков. Да, это правильно, не поспоришь. А каково нам, детям войны, чьи отцы, защищая Родину, погибли? Ведь нас много!
Сложно пришлось нам карабкаться по жизни. Многие не устояли. Мы, безотцовщина, никогда и никому не были нужны, будто отцы наши не участники войны. И не в машинах и квартирах дело. Жизнь заставила нас быть самодостаточными, но ведь бороться-то за своё место под солнцем нам пришлось гораздо труднее, чем детям живых фронтовиков. Отчего руководители наши, вожди, этого не понимают?
Валентина ТЕПЛЯКОВА.
